Путешествие по пожелтевшим страницам

Люблю листать старинные журналы. Это все равно, что путешествовать в машине времени. Раз – и ты на строительстве Эйфелевой башни, два – и ты уже на корриде где-нибудь в Испании, три – и ты на табачных плантациях Малороссии. К моей радости табаку на обветшавших страницах отводится достаточно много места. Это делает мои прогулки во времени и пространстве еще более увлекательными.

Вот уже несколько лет я с любопытством наблюдаю за нескончаемыми словесными баталиями между сторонниками и противниками табака. Они то утихают, то вновь набирают силу. Причем методы ведения войны становятся все изощреннее. 

В принципе, противостояние это такое же древнее, как сам табак. Даже в самые благополучные для него времена непременно находились силы, которым не давала покоя чистота чужих носов и легких. И надо отдать им должное: они смутили немало умов.

Перелистаем пару сотен пожелтевших страниц и посмотрим, что же писали на интересующую нас тему, например,  в середине XIX века. Вот весьма характерный в этом смысле «учено-литературный» текст:

«Мы вполне разделяем мнение, что курение и нюхание табаку, имеет вредное влияние на здоровье, особенно на умственные способности. – Рассмотрим. – Табак принадлежит к породе вонючих трав и производит отравительное действие, подобно опиуму, красавице, дурману, белене и мандрагору. 

При приготовлении табака, подвергают его многим изменениям, чтобы очистить от неприятного и едкого запаха. Работники лишаются аппетита, страдают головной болью, тошнотою, часто рвотою и беспрестанным чиханием, потому что при приготовлении поднимается тонкая, едкая пыль. Соседи фабрик страдают от нее. Лошади, употребляемые при верчении жерновов, кивают головами, задыхаются и одуряют. Упорные поборники табака скажут, что работники со временем привыкают к вредным испарениям и едкой пыли, и что потом все оканчивается благополучно. Но это не значит еще, что они наслаждаются здоровьем; что удушливый запах не тяготит еще их; что самый зараженный воздух не действовал бы на мозговые органы. Нет ни одного яда, который будучи принимаем в малых приемах, производил бы мгновенное поражение. Одно последствие оказывает губительное действие, - точно так и табак. 

Степень едкости его очень значительная. По химическому разложению доказано, что табак содержит в себе большое количество белковатого вещества, которое весьма ядовитое; зеленую камедь, начало древесное, уксусную кислоту, селитрокислую  соль, окись железа, кремнезем и множество других веществ. При перегонке листьев табаку, отделяется масло, которое такую имеет остроту, что капля его, положенная на язык собаки, производит в ней судороги и наносит смерть.

Табак, причисляемый к одуряющему свойству (не путать с одурманивающим – прим. авт.), причиняет сильное головокружение – до обмороков, опьянение, тошноту, рвоту и наконец повреждение зрения. Настойка, порошок, декохт и извлечение табачного сока, действуют отравительным способом. В этом случае делали опыты над собаками, кроликами и кошками, и всякий раз оканчивалось для них смертью. Что же до повреждения зрения, то это подтвердилось и подтверждается многими несчастными свидетельствами. Из многих тысяч один мой знакомый, куривший более 25 л., до того пристрастился к табаку, что он заменял ему часто пищу; но одно было его горе: слабел глазами и даже со временем не стал хорошо видеть предметы. Принимал средства, чтобы помочь, и все было напрасным. Между тем никому не приходило в голову, спросить: не ослабло ли зрение от сильного курения цыгар?

Сам  больной – страдалец, забыл об этом, и только вспомнил, когда ему случилось пожить более полгода в степи; где не было ему возможности достать цыгар. Это случайное лишение, было его спасением. Он почувствовал, что зрение его несколько укрепилось, и когда вовсе бросил курить, тогда удостоверился, что всему зло: табак и цыгары.

Теперь он не страдает глазами, но в них остались следы боли: дрожание глаз, тупозрение, слабость и поражение зрачков, которые часто приходят в содрагание от  ярких цветов, сильного света и солнечных лучей».

Так и просится добавить в конце: «А как у Вас со зрением? Пишите мне. Окулист Онищенко. Сочи».

Процитированный мною материал типичен для творчества табакофобов XIX века. Структура у них всех примерно одинакова. Сначала идет наукообразный текст, причем, как и в этом случае, достаточно добротный, с множеством цифр и фактов. Куда до них нашим современным сочинителям антитабачных баек! Делается это, видимо, для того, чтобы  у читателя не возникло и тени сомнения в серьезности проводимого анализа. Эту часть мы намеренно опустили. Она сама по себе крайне интересна, но требует отдельного рассмотрения. В конце же таких текстов, как правило, появляется вдруг неожиданная сентенция, часто слабо связанная с основным повествованием. 

В качестве иллюстрации приведу еще более яркий пример, взятый из статьи о махорке. В ней речь идет о выращивании в Полтавской губернии различных видов табака. Среди наиболее качественных указывается так называемый «панский» табак… И вдруг читаем: «Панский табак в славе; а как живут эти паны?» Далее приводится рассказ некоего киевского путешественника Загорского… Приводим его полностью, так как он весьма любопытен с точки зрения быта и нравов того времени: 

«В здешних имениях (т.е. некоторых уездов Полтавской губ.) нет видимого богатства; они малы, но зато всякая статья приносит помещику доход; здесь сам помещик управляет имением, редко вы встретите управляющего, и там, где он есть, всегда, говорят, дела по имению запутаны (?!). Помещик и в поле, и на винокуренном заводе, и в пасеке; везде его глаз следит за действиями приказчика, из его же людей, который каждый день испрашивает разрешения на известные его предположения. Жена (если таковая находится) следит за действиями хозяйки, присматривает за выделкою льна, и за уходом домашнего скота, и заказывает узоры для ковров. С первого раза это покажется скупостью; но нет, они только не упускают своих интересов, следят за состоянием своего имения и знают его хорошо; там же, где нужно, они помещики comme il faut, и живут так, имея землю, населенную с небольшим ста душами, как в пору в других местах и с тремя-стами. Правда, у них вы не заметите, как я сказал, ни управляющего, ни эконома, ни разного рода бесчисленных хозяек, как это водится в некоторых имениях, с таким же количеством душ; помещик не франтит экипажами и гардеробом своим и жены своей, не держит по две и по три гувернантки и гувернера, и не ездит далеко из своего имения по нескольку раз в год, - разве только когда нужно отвезти детей в губернию; да зато небольшое это имение он передает целым и невредимым своим детям, и за дочкою даст тысяч пять приданного…. 

Здесь нет обычая тянуться за другими и жить на барскую ногу, хотя года на три, на четыре, - а потом едет в город продавать имение, с переводом долга на нового приобретателя, а сам ищет быть у значительного помещика экономом, и опять тот же кругооборот… 

Общественная жизнь здешних помещиков, их увеселения ограничиваются вечерами, у каждого из них почти поочередно. На них бывает весело; каждый выписывает какой-либо журнал или газету, у каждого есть фортепьяно, свой порядочный повар, цветники, прекрасные сады… Хорошеньких женщин много, но – недостаток в кавалерах, общий всем местам, расположенным по проселочным дорогам. Разве когда вблизи квартирует какой-либо полк, тогда помещик приглашает на свой вечер офицеров, предлагает своих лошадей, привозит жидов-музыкантов из города, - и «барышни» делаются веселее, скорее ходят, взявшись под руки, по зале, посматривая на гостей… И сам хозяин с самодовольным видом посматривает на всех, и на челе его разглаживаются морщины, наложенные заботами, где сбыть шерсть, и где лен, он только что не скажет: «вот как у меня!» Затем раздаются звуки скрипок, и пошла писать история известная. В других покоях карты, иногда бильярд, а иногда компания собеседников, толкующих о каком-либо давнишнем резком поступке одного из их земляков, или идет на выдержку какой-либо анекдот про мужичка Малоросса, конечно, с точным удержанием слов и выражений, - всегда конец этих анекдотов эффектен в высшей степени, и все заливаются добродушным смехом…. 

Там за картами горячится какой-то помещик, зачем вистующий с ним вместе обремизил его, вышедши с короля, а не с маленькой, и не хочет записывать ремиза; на лицах каждого из них вы угадаете почти верно, кто из них проиграл, и кто выиграл. Случается, что когда счастливо выйдет из какой-либо игры на семь неверных, то даже привздохнет, - и все хорошо, и все довольны…. 

Около часу ужин. Уже барышни познакомились с кавалерами, некоторые из этих уже ухаживают за ними, барышни делают им глазки, курят с ними папиросы. – «Ах какой душка этот Лельский», - скажет какая-либо «мамзель» (!). – «Да, братец, эта А*** папиросы курит, такая эманципированная», - говорит Лельский своему товарищу, - и за ужином все подавал эманципированной барышне то соусу, то жаркого. После ужина все расходятся на покой, и барышни долго еще курят и трубки, и папиросы, рассказывая про миловидность Лельских, Вельских и других хорошеньких офицеров…. 

На другой день, почти после завтрака, карты, вечером, если музыка отправлена, пляшут под фортепьяно, и т.д., и опять та же история, оставляющая конечно за собою известные следы…. Вздохи, мечты, а иногда и счастливый брак, - и новая пара помещиков еще входит в среду, уже нам отчасти знакомую, и принимает тоже участие в тамошнем образе жизни, нравах и обычаях…».

В конце автор цитируемой статьи, уже изрядно усыпив наше внимание, вдруг подводит итог всему сказанному: «Картина эта далеко не полна, набросана наскоро, местами небрежно; но в ней есть несколько верных черт; только мы никак не можем представить себе эманципацию, растущую, точно худая трава в поле, среди цветов Украины…». И это финал в общем-то неплохого исследования  на табачную тему! Намек более чем очевиден. Кстати, пусть Вас не вводит в заблуждение всякого рода ссылки на известных и неизвестных авторов. Часто, чтобы добавить объективности, их придумывают сами авторы статей. Проверить источник как тогда, так и сегодня, не представляется возможным. Равно как  и в следующем случае… 

Речь пойдет о другой статье, в которой автор, некто Т. Шишкин, после вполне научных рассуждений о судьбах табака в России, предлагает рассмотреть в качестве исторического документа пересказ одного письма, а именно письма крестьянина помещика Лачинова к своему господину. Письмо, если верить автору, досталось ему вместе с другими фамильными документами от его предков Лачиновых. Василий Иванович Лачинов, к которому, собственно, и адресовано письмо, был стольником и жил постоянно в Москве. Датировано же сие послание 4 сентября 1661 года! И все бы хорошо, да вот сомнение этот документ вызывает не только у меня, но и у самого издателя журнала, на страницах которого он был опубликован, о чем он благоразумно спешит предупредить читателя. Тем не менее, есть смысл привести его полностью, так как письмо, несмотря ни на что, имеет для нас несомненный исторический интерес:

«Челом тебе, государь батюшка, бью низехонько, Иван Васильевич, - я крестьянишка твой убогий Степка Боровин. Велел ты мне, государь, за отчинкою твоею Самбором смотреть, и я, господине, по силам своим смотрю. А ныне на отчинке на твоей грех и соблазн приключился великий, и мне того греха, крестьянишке убогому, не порешить; приезжа к нам по Иванове дне, с Шатцка посадский человек Петрушка Захарчин, и стал он на Кириловом твоего крестьянишки дворе, и соблазн учинил великий, и стал тобак зелье проклятое курить, а такого, государь, срама у нас не водилось; слышно нам – на других сторонах той скверный обычай тобак курить многие посадские люди и торговые завели, а у нас того богопротивного обычая до сей поры не токмо видно, да и слышно не было. Ныне - молвить страшно, - и у нас, государь, на твоей на отчинке, от того проклятого Петрушки обычай той завелся, и твои государевы крестьяне – Кирилла Собакин, да Семен Ерофеев, да Антон Белобоков, да того Антона сын Петрушка, да Савельев Алешка, да Жуков Макар, чуть не в явь той тобак курят, и я их, государь, к попу нашей отчинки отсылал – и потом не унялись, и побил я их, по данной мне, государь, тобою волюшке, батожьем, и унялись они на время мало, а ныне униматься не хотят; и бабы, государь: Жукова Макара жонка Оленка, да дочка ее Степанидка той тобак зелье проклятое в нос себе пихают, и я их унимал, а они меня скверно ругают. А того посадского человека Петрушку с твоей отчинки я согнал с бесчестием, и на того посадского человека грамотку известную в Шатцк спосылати хотел; а ведомо мне стало: той посадский человек у Гречан торговых людей тобак закупает, и те Гречане Шатцким начальным людям посулы дают великие и много людей не мелких той тобак скупают и курят, и как бы мне, государь, с своей грамоткой ответчиком не стать, и что укажешь, государь, по тому делу, - тому так и быть. А мне, государь, больше делать нечего и не в мочь; крестьян твоих, государь батюшка, унять не могу: ино они уймутся, а курят потом пуще прежняго и меня не слушают. А с тем, государь, тобаком проклятым не подпасть бы нам Божью да Государеву гневу, и вовсе не загинуть; и без того грехов на нас много, - старинный обычай по правде не держим, худое творим. А ты на меня, государь, не серчай, а я тех крестьян унимал, и служил тебе во всем верно. А гречишку твою продал я не за тридцать, а за тридцать три рубли, и те деньги тебе с Трошкою посылаю, и в чем противу тебя согрешил и несмысленно сделал, то мне милостиво прости и решеньице твое о тобашниках с Трошкою прикажи, а я твои ручки и ножки целую и твой Степка Боровин на веки холопишка верный».

Хотите,  верьте, хотите,  нет. Впрочем, если учесть, что последние две статьи были опубликованы в журнале «Москвитянин» за 1852 год, то всем все станет сразу понятно. Надеюсь…