Марк Твен об американских сигарах

В адрес рудиментарных американских сигар было выпущено немало сатирических стрел. Не обошел их стороной в своем творчестве и знаменитый американский писатель Марк Твен. В  автобиографии он со свойственным ему юмором описал забавный случай, связанный с сигарами Long Nines, которые не отличались высоким качеством. Предыстория его такова:

В 1971 году в Хартфорде Марк Твен был принят в клуб The Monday Evening Club, созданный преподобным доктором Бушнеллом и некоторыми его товарищами, людьми большого интеллектуального уровня и более или менее выдающегося происхождения. Писатель был активным членом этого клуба вплоть до 1891 года. Всего в клубе в те дни было около двадцати членов. Заседания начинались  в октябре и проводились в частных домах членов клуба раз в две недели вплоть до начала мая. На заседаниях обычно присутствовали двенадцать-пятнадцать человек. На них обязательно кто-то выступал с соответствующим докладом, вокруг которого развертывалась дискуссия. В течение сезона один докладчик сменял другого в алфавитном порядке. Выступающий мог сам выбирать тему доклада, который не должен был превышать двадцати минут. Затем следовало обсуждение, и каждому присутствующему члену предоставлялось десять минут для  участия в прениях. На заседаниях всегда присутствовали жены членов клуба. Это была их привилегия. Однако участвовать в дискуссиях им воспрещалось. После обсуждения был ужин, и разговоры, и сигары. Ужин начинался в десять часов, и компания распадалась на отдельные группы, засиживаясь в клубе до поздней ночи. Так бывало всегда за исключением одного случая. 

Собственно об этом случае и пойдет речь. Приглашаю вас познакомиться с ним в моем авторском переводе: 

«В ту ночь в клубе, Джордж, наш темнокожий дворецкий, пришел ко мне, когда ужин уже почти закончился. Я обратил внимание на то, что он был бледен. Обычно лицо его было чисто черным и очень красивым, но теперь оно приобрело цвет старого янтаря. Он сказал: 

— Господин Клеменс, что мы будем делать? В доме нет ни одной сигары, а старые Long Nines Уилинга никто кроме вас курить не может. Они убивают на расстоянии тридцати ярдов. Уже слишком поздно, чтобы звонить по телефону, поэтому мы не смогли заказать сигары из города. Что же делать? Может быть лучше вовсе не упоминать о них? Сделаем вид, что мы просто не подумали о них?

—  Нет, — сказал я, — это было бы не честно. Тащи сюда Long Nines. Так он и поступил.

Я натолкнулся на эти Long Nines несколько дней тому назад. Их я не встречал долгие девять лет. Когда в конце 50-х годов я был помощником лоцмана на Миссисипи, я испытывал к ним глубокую привязанность, потому что, во-первых, они были, на мой взгляд,  идеальными, а, во-вторых, их можно было приобрести сразу целую корзину всего за один цент, ну или за один дайм, ведь в те дни центы уже не были в ходу. Поэтому, когда я увидел их рекламу в Хартфорде, я сразу же заказал себе тысячу. Они были отправлены мне в старых, сильно потрёпанных и неприглядных на вид  картонных коробках по двести штук в каждой. 

Джордж принес одну их этих покоробившихся коробок и начал раздавать сигары. До этого момента в клубе шел оживленный разговор, который внезапно оборвался, как будто компанию сковал мороз. Он поочередно охватывал каждого, как только тот прикасался к сигаре. Не успевал он и на половину приблизить ее к лицу, как начатая, было, им речь прерывалась. Так происходило со всеми сидевшими за круглым столом, пока Джордж не закончил свое преступное деяние. 

В зале воцарилась торжественная тишина. Это члены клуба начали зажигать сигары. Первым это сделал преподобный доктор Паркер. Он сделал три или четыре героических затяжки, а затем сдался. Он встал с замечанием, что ему нужно идти к постели умирающего прихожанина, что, как я знал, было ложью, потому что, если бы это было правдой, он бы ушел раньше. За ним последовал преподобный доктор Бертон. Он сделал только одну затяжку и ушел вслед за Паркером. Он сделал это под предлогом того, что был раздосадован преждевременным уходом доктора Паркера, хотя по звуку его голоса можно было заметить, что он не слишком долго искал предлог. Следующим был преподобный мистер Твичелл, который до сих пор всегда был более или менее честен. Он сослался на то, что ему нужно было успеть на полуночный поезд до Бостона, хотя Бостон, похоже, был первым местом, которое пришло ему в голову. С таким же успехом он мог, хорошо подумав, назвать и Иерусалим. 

Было только без четверти одиннадцать, когда гости начали искать предлоги, чтобы удалиться. Без десяти одиннадцать никого из них в доме уже не было. Все они ушли, молясь, без сомнения, о том, чтобы предлог их был правильно воспринят. Когда кроме Джорджа и меня в доме никого не осталось, я по-прежнему был весел. На душе у меня не было ни угрызений совести, ни каких-либо огорчений по поводу случившегося. Но Джордж как будто онемел. Он ставил честь семьи выше своей, и ему было стыдно за пережитый позор. Я сказал ему, чтобы он шел спать и попытался уснуть, и тоже пошел спать. Утром за завтраком, когда Джордж взял чашку кофе у миссис Клеменс, я заметил, что рука его дрожит. По этому признаку я понял, что какая-то мысль крутится у дворецкого в голове. Он поднес мне чашку и выразительно спросил:

—  Мистер Клеменс, как далеко от парадной двери до калитки?

—  Сто двадцать пять шагов.

—  Мистер Клеменс, вы можете начать с парадной двери и идти к калитке, каждый раз наступая на одну из ваших сигар».

Этот рассказ Марк Твен предварял следующим комментарием:

«В одной из своих недавних речей я отметил, что покупаю только дешевые сигары. И это правда. Я никогда не покупаю дорогие сигары. Всякий раз, когда я иду на обед к какому-нибудь богачу, я беру с собой дешевые сигары, чтобы обезопасить себя от дорогих сигар. В моем доме достаточно дорогих гаванских сигар, чтобы открыть большой сигарный магазин, но ни одну из них я не покупал. Вообще я сомневаюсь, что когда-нибудь выкурил хотя бы одну из них. Все это — рождественские подарки от богатых и невежественных друзей. Они скапливались в доме в течение долгих лет. Среди всего прочего я обнаружил на днях две горсти сигар Дж. Пьерпонта Моргана, которые три года назад подарил мне его личный друг, покойный Уильям Э. Додж. Это произошло однажды вечером, когда я обедал у него дома. Сам Мистер Додж не курил, поэтому он предположил, что это были отличные сигары, так как они были сделаны для Моргана в Гаване из специального табака и стоили 1,66 доллара за штуку. Теперь, я с подозрением отношусь к сигарам стоимостью в шесть центов. Если же они стоят четыре с четвертью или пять центов, то я уверенно курю их. Я принес эти роскошные сигары домой, предварительно выкурив одну из них в доме мистера Доджа, чтобы показать свое расположение к нему. Вот, с тех пор они и лежат у меня. Но им меня не провести. Дождусь, когда меня посетит кто-нибудь, чья безграмотность позволит курить и наслаждаться ими».